Степанова А. С., доктор философских наук, профессор РГПУ им. А.И. Герцена

 

Онтология реального мира

(о концепции Н.А. Козырева в свете античной философии)

 

Николай Александрович Козырев считал первостепенной научной задачей создание такого описания мира, в котором бы был отражен момент «великой гармонии жизни и смерти». Для этого необходимо, по мысли Н. А. Козырева, «охватить как можно больший круг явлений»1. Только в таком случае можно говорить об адекватной картине Реального мира. До сих пор эта задача не стала приоритетной, и наука обнаруживала свою неспособность отразить действительность в ее полноте. Таким образом, речь идет о науке, которая должна заниматься построением общего знания о Мире, и научное познание в целом должно быть сориентировано на выявление общих свойств Мира,

На первый взгляд любая область знаний строится по принципу «расширяющейся вселенной», последовательно пополняя свою копилку открытий и выходя на новый уровень обобщений. Вместе с тем, со времен античной науки  существует огромное множество описаний и, совершенно очевидно, что необходим их анализ с целью выявления их структуры и, быть может, вариативной основы.  Подход Н. А. Козырева особенный, во-первых, он делал акцент на принципе обобщения, который по природе своей есть философский принцип, во-вторых, он настаивал на принципе полноты, отмечая неполноценность точных наук, вследствие их неадекватности реальному Миру. Кроме того, по мнению ученого такая общая наука возможна на базе теоретической механики, при условии охвата наибольшего круга явлений, то есть предлагается новое описание, но без радикального отхода от принципов традиционной науки – механики. Главное, с чем не мог согласиться Н. А. Козырев, это с описательным и субъективистским или чисто психологическим подходом при истолковании законов Природы, что, по его мнению, продемонстрировал своей философской доктриной Э. Мах.

Определяя контуры современной картины мира, следует внимательнее отнестись к концепциям, не чуждым синтетического взгляда на мир, а именно к концепциям, представляющим биоцентрические описания космоса. К таковым принадлежал и «натуралистический синтез» В. И. Вернадского, на высказывания которого не случайно не раз ссылался Н. А. Козырев, в этом же ряду и родственные концепции древнегреческих философов.

Не следует забывать и творческий потенциал русской религиозной философии, в частности труды П.А. Флоренского. Интересны его мысли о сущности жизни. Так это понятие  в контексте идеи полноты приобретает у него глубинный, онтологический смысл, поскольку жизнь есть «непрерывное осуществление « единого и многого».2 Столь же информативны и рассуждения П.А. Флоренского о восприятии, которое в контексте его концепции идеал-реализма есть акт жизни и в качестве такового оно «есть преодоление времени и, следовательно, синтетично».3

В условиях современности все чаще встречаются высказывания ученых, заключающих о невозможности противопоставления понятия «жизни» законам физики: «Жизнь перестает противостоять обычным законам физики, бороться против них. Наоборот, жизнь предстает перед нами как своеобразное проявление тех самых условий, в которых находится биосфера …, в том числе и сильно неравновесных условий».4  Действительно, ярко заявившее о себе в свое время в европейском интеллектуальном пространстве, нацеленное на понимание феномена жизни одноименное направление (философия жизни), представленное, прежде всего, В. Дильтеем и А. Бергсоном, обозначило проблему, находившуюся в течение более чем двух тысячелетий в тени философской и научной мысли. Но эта свежая мысль потухла в недрах экзистенциальной философии и не была спроецирована на научное сознание. Между тем, вновь возникшее осознание особого статуса такого феномена как жизнь заставляет говорить об актуальности размышлений Н. А. Козырева об узости сциентистских установок, о необходимости нового – синтетического подхода к объяснению действительности с целью концептуального осмысления жизнеобразующего начала. Поэтому все отчетливее звучит сегодня для нас голос ученого, явно опередившего свое время широтой исследовательского подхода, и, вместе с тем, вызывает в памяти некоторые исторические аналогии.

Так, обсуждая вопросы, связанные с построением современной картины мира, небезынтересно обратиться к античному опыту, к истокам современной науки. Античная картина мира и философский понятийный аппарат, которые в нашем представлении кажутся наивными, в качестве основополагающих включали в себя такие понятия как «природа» и «жизнь». Даже и тогда, когда ионийцы на взлете рационалистической мысли размышляли об архэ, явившемся самым первым научным и философским понятием в европейской истории и когда их преемники ввели в оборот понятие «бытие»,  то понятие «жизнь» сохраняло значение фундаментального понятия для греческой натурфилософии. Точно так же в эпоху поздней античности было вновь востребовано раннегреческое понятие «природа», причем оно не просто сохранилось, но приобрело концептуальный характер, что предельно ясно иллюстрируется фрагментами философской школы стоиков, в которых наблюдается самая высокая частотность его употребления по сравнению с другими терминами. Понятие жизнь здесь имело статус философской категории и это не случайно. С гносеологической точки зрения это не была попытка искусственно вписать понятие «жизнь» в космос, оно органически было этому космосу присуще согласно биоцентрической по существу концепции ионийцев или тех же стоиков. Кроме того, в концепции Стои выражалась идея онтологической связи человека с Космосом, человек переставал быть внешним и изолированным наблюдателем. В этой концепции содержался прообраз того понимания мира, согласно которому, используя выражение В. Гейзенберга «сама природа принадлежит человеческому вопрошанию».5 Доминантой у стоиков становится не сам мир природы как таковой, что было свойственно ионийцам, а наше отношение, как к природе, так и к человеку, как неотъемлемой его части. Сами по себе эти философско-лингвистические факты вряд ли могут показаться из ряда вон выходящими, поскольку речь идет о том или ином периоде, но все же античной натурфилософии.

Вместе с тем существенна сама расстановка акцентов, специфика общего направления развития античной философской и научной мысли. Для нее характерны были два мировоззренческих вектора: 1) мир это механизм; 2) мир есть живое существо, организм. Органицистское направление, адептами которого в ярко выраженной форме были Гераклит и стоики, с их апелляцией к идее целостности, не было востребовано в условиях античности. Между тем «органическая» онтология не позволяла античной мысли замыкаться на идее бытия объекта (ее epistēme было подвижно), требовала выхода в сферу антропологического бытия, ценностных ориентиров, обращала к нравственной максиме «жизни для целого». Поменялся угол зрения в самой рефлексии античного мировоззрения, открылся «горизонт человечества», а сходного рода перемены ведут к аналогиям, отсюда и наблюдаемое нами схождение взглядов мыслителей, живущих в разные эпохи, что не должно казаться чистой случайностью, а должно получить приемлемое с научной точки зрения объяснение.

С другой стороны, такой, более широкий план рассмотрения бытия, сформировавшийся в эллинистическую эпоху, позволил «уточнить» древнюю онтологию, приблизиться к целостному пониманию реального мира, ввести в оборот научного исследования ряд понятий, хотя и существовавших ранее, но казавшихся «привычными». Одним из таких понятий было понятие времени. Тем более обращает на себя внимание то обстоятельство, что односторонность современной науки проявилась, прежде всего, в понимании времени. Н. А. Козырев уточняет: «Механика пользовалась только “геометрическим” свойством времени, его длительностью».6 Классическая механика, использовавшая только «геометрическое» свойство времени напоминает античную физическую теорию, которая в основе своей тоже «геометрическая». Как известно, античные математики оперировали понятием тех объектов, которые могут быть построены. Указанное сходство подтверждает тот факт, что наши представления о некоторых доминантах, свойственных реальному Миру, пребывают на уровне «геометрических» представлений и не получают физического (натуралистического) обоснования. Новое понимание времени, продемонстрированное стоиками, обозначившими время «как промежуток движущегося космоса» и судя по всему введшими прообраз физического понятия скорости, позволило воспринимать время не просто как свойство, но как сущность, как саму реальность, принадлежащую миру как целому.7 И нет ничего странного в том, что современникам взгляды стоиков (а речь идет об эпохе эллинизма – III в. до н. э.) казались фантастическими, поскольку они в чем-то опередили свое время.

Размышляя об объеме понятия «существование», о том, какие объекты и каким образом существуют в действительности, стоики предложили свое прочтение времени, и – что особенно важно, связанное с понятиями причины и следствия. По словам Ж. Делеза речь идет о двух одновременных прочтениях:  о соотнесении причин с причинами и следствий со следствиями, то есть о расщеплении причинности.8 Строго говоря, стоики не отказывались от трех измерений и от соотнесения причин со следствиями, но в некоторых случаях – для разъяснения сущности телесности мира – они утверждали, что сами тела суть причины по отношению друг к другу. Вместе с тем, они проанализировали такое явление как следствие (эффект), отличая его от причины. Главное же, стоики связали время с пространством, полагая, что две стороны нашего пространства – прошлое и будущее связаны с причинностью. У них, по-видимому, был предшественник в лице Эмпедокла, который утверждал, что свету требуется известное время для распространения в пространстве.9 Если соотнести концепцию стоиков с постулатами классической механики Ньютона и современной атомистики в рамках рассмотренных А. Н. Козыревым аксиом причинной механики, то оказывается, что и в стоической концепции и в теоретической физике принцип непроницаемости материи не играет роли основного принципа. У стоиков, а в этом они являлись последователями Анаксагора, признававшего бесконечность деления подобочастных частиц и всеобщую проницаемость тел согласно принципу «все во всем», принцип непроницаемости, столь важный для механики Ньютона отрицался. Поэтому в их картине мира тела могут занимать одну и ту же часть пространства. То есть пространственное различие между причиной и следствием при подобном подходе становилось равным нулю. Развил данное положение уже Лейбниц, провозгласивший принцип эквивалентности причин и следствий. Согласно последовательному проведению данного принципа время исключалось из мира физических явлений, исключалось и развитие. Но на рубеже XIX-XX веков архетипической мировоззренческой идеей становится идея развития как необратимый процесс. Вместе с тем отсутствовал комплексный подход, который позволил бы раскрыть механизмы развития Мира. Так, Гегель, хотя и ввел категорию «становление» в натурфилософию, но одновременно исключил из описания мира категорию времени. У стоиков же эта категория именно связывается со становлением: «Никакое время не завершено в становлении».10 Реальное становление по стоикам как раз и знаменуется разрывом между прошлым и настоящим, и одновременно осуществляет переход причины в следствие (по Н. А. Козыреву существует принципиальное отличие причин от следствий, прошлого от будущего). Таким образом, понимание сущности развития связано с разъяснением категории различия. Больцман, как известно, ввел время в описание физических явлений и тем самым «пытался придать необходимости динамический смысл». Но он рассматривал рост энтропии как процесс исчезновения причин в недрах следствия.11 Поскольку в концепции Гегеля не нашлось места идее необратимых процессов, связанных со свойством направленности времени, то «неудивительно, что метафизический схематизм философии Гегеля оказался далек, прежде всего, от возможности решать проблемы общественного развития».12 Вместе с тем справедливо замечено, что понятия биологического, психологического, социального времени в настоящее время разработаны в еще меньшей степени, чем понятие времени физического.13 Поэтому путь согласования механики Ньютона с атомной механикой действительно пролегает через пространство причинно-следственных связей, а, следовательно, через границу раздела прошлого и будущего, то есть через такой феномен как время. В связи с вышесказанным, опыт античных философов – стоиков интересен и может существенно дополнить отнюдь не линейную картину движения научной мысли.

Итак, онтология в понимании Н. А. Козырева это онтология природного. Возникает вопрос, возможна ли формальная онтология природного, поиск которой был начат Лейбницем и продолжен Э. Гуссерлем? Представляется, что предпочтения Н. А. Козырева находятся вне сферы формализованного подхода, но очевидно, что объем понятия «природного» в его концепции предельно расширен.

Для историка научной мысли всегда существенны отдельные вехи научной биографии ученого, позволяющие воссоздать образ его исследовательского мира, реконструировать ход мысли. Не малую роль при этом играет и переписка. Так глубокий интерес Н. А. Козырева к проблеме причинности зафиксирован в его переписке с американским философом и психологом Бернардом Молленхауэром.14 Изучение писем показывает, что проблема времени рассматривалась Н. А. Козыревым в контексте новых трактовок темы эволюции. Его живо интересовало содержащееся в книге профессора Джона Будэна «Космическая эволюция» и выявляющее философскую позицию автора, а именно: эмпирический реализм, обсуждение вопроса о взаимодействии прошедшего и будущего, самой возможности воздействия будущего на прошедшее. 15

 Н. А. Козырев, полагал, что направленность времени это свойство самого времени, а не физических систем, считал необходимым согласовать эти вопросы с принципом причинности (а именно: воздействием следствия на причину), причем с учетом телеологического подхода, что особенно подчеркивалось ученым. В одном из писем Н. А. Козырев противопоставляет два метода исследования – аналитический и синтетический: «Синтетическое познание, - писал ученый, - рассматривает мир как организованное целое и поэтому должно принести представление о существовании противодействия росту энтропии, то есть о жизненном начале».16 Далее Н. А. Козырев уточняет, что на самом деле речь идет о смене существующей парадигмы. И это изменение кардинальное. Указанную направленность мысли, которую он назвал провидением, ученый обнаруживает у М. Волошина. Это провидение указывает на интуитивное несогласие М. Волошина с выводами из Второго начала термодинамики. Очевиден интерес Н. А. Козырева к размышлениям М. Волошина, убежденного в гармоничном устройстве Вселенной и явное единодушие с ним.

В наши дни мы наблюдаем обновление мировоззрения, все более завоевывающего современное интеллектуальное пространство. Для нового понимания характерны следующие черты: пересмотр классического научного объективизма, актуализация представления о жизни как творчестве и даже трактовка культуры как формы жизни.17 Предлагается интегральный подход, полагающий жизнь в качестве основы интеграции, как философии природы, так и философии культуры, натурфилософии и антропологии, естественнонаучного и гуманитарного знания. Настоятельная задача консолидации всего интеллектуального сообщества, сообразующегося с духовной доминантой жизнепознания и жизнепостроения совершенно неотложна. Но не следует забывать, что в современную эпоху именно Н. А. Козырев стоял у истоков такого подхода, призывая к синтетическому пониманию реального Мира. Стремлением раскрыть предельно широкое понятие жизни (реальности) и был продиктован исследовательский порыв ученого, не только актуализировавшего новую мировоззренческую доминанту, но и предложившего человечеству новую научную теорию.

 

ПРИМЕЧАНИЯ