С.М. Марчукова

Образ природы в творчестве Я.А. Коменского -  учёного и педагога  XVII в.

Наследию Я.А. Коменского (1592-1670) посвящено множество научно-педагогических и дидактических исследований. На формирование его взглядов оказал влияние тот духовный климат переходного века, которому были свойственны эсхатологические ожидания, идеи социального прогресса  и восприятие науки как «пути света» (Коменский), движение по которому преобразит мир. Меняется представление об устройстве Вселенной и месте человека в ней. Творец выносится за пределы «машины мира». Техника, возникшая в союзе с экспериментально-математическим естествознанием, влияла на особенности того типа цивилизации, которую позже назвали индустриальной.

Науке принадлежит особое место среди социокультурных предпосылок новой педагогики. Вот диалог из сочинения Коменского «Единственно необходимое» (1668), которое часто называют его «духовным завещанием»:

            - Разве ум человеческий не есть хаос и лабиринт?

            - Нет, если удерживаться в границах.

            - Что ты называешь границами?

            - Данное нам свыше значение чисел, мер и весов. Ибо после того, как Бог-Творец все в мире устроил согласно числу, мере и весу (Прем.11,21), те же самые числа, меры и весы Он вложил в свой образ, ум человеческий, чтобы человек был в состоянии познавать то, с чем сталкивается, посредством исчисления, измерения и взвешивания (5, с. 261).

Традиционно Коменского сопоставляют с Ф. Бэконом. «Из религиозной и словесной, - пишет П. Блонский, автор первой российской монографии о Коменском (1915), - наука становится реальной. Реальные знания – самые важные. Наступает век реальной философии с её вождем – Бэконом, век реализма в педагогике с его вождем – Коменским».  Действительно, стремительное развитие экспериментальной науки в первой половине XVII столетия, формирование идеи научно-технического прогресса находят отражение в трудах Коменского разных лет. Он  с воодушевлением изучает новые естественнонаучные теории, рассуждает о природе тепла и холода, о природе света, о размерах атома, о вакууме, о новых открытиях в астрономии и механике, о проблемах новой физики – науке о движении увлекается составлением карт и географических атласов, изобретает вечный двигатель. По его собственному признанию, человеческие искусства достигли такого уровня, что скоро представят человеку умение «выбраться из любого лабиринта на свете». Это умение предполагало знание пути, метода. Поиски верного метода исследований были центральным направлением научных изысканий в XVII столетии. 

Какой метод исследования природы предлагает наука Нового времени?  Вспомним крылатое выражение Ф. Бэкона: «Знание – сила». Сила, могущество учёного, его стремление к власти над природой воплощены в новом методе её исследования, «выпытывания» её законов. По мнению Бэкона, самым рациональным путем к познанию законов природы было насилие над ней, вторжение в естественный ход развития природы. Известно его выражение о том, что надо не ждать милостей от природы, а взять их силой[i]. «Ведь подобно тому, - пишет Ф. Бэкон в сочинении «О достоинстве и приумножении наук, - как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение,… так и природа, если её раздражать и потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда её предоставляют самой себе» (2, с. 163). По образному замечанию П. Гайденко, «под пытками и природа, и человек должны выдать свою тайну» (3, с. 169). В этих словах прослеживается параллель между новым методом исследования природы и инквизицией. Латинское слово “inquisitor” означает “следователь”, “исследователь”. Так же называли в XVI в. и сторонников натуральной магии - “исследователей природы”: “inquisitor rerum naturae”. Менялась не профессия, а только сфера исследования.

Стремление к власти – истинная цель науки. Вот как пишет об этом Бэкон: «Власть науки намного выше, чем власть над волей… Ведь она господствует над рассудком, верой и даже над самим разумом, который является важнейшей частью души и управляет самой волей. Ведь на земле, конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и знания, которая бы могла утвердить свою верховную власть, над духом и душами людей, над их мыслями и представлениями, над их волей и верой» (2, с. 163). Отмечая далее, что стремление к власти, «это проклятое безграничное наслаждение» увлекало во все времена лжепророков и великих обманщиков, он приходит к заключению о том, что власть науки справедлива и законна, она «может быть уподоблена божественному могуществу» (там же). Здесь отчетливо видно начало сциентизма - «мировоззренческой позиции, в основе которой лежит представление о научном знании, как о наивысшей культурной ценности и достаточном условии ориентации человека в мире» (Философский энциклопедический словарь. М., 1983. с. 667).

Девиз Коменского: «Пусть вещи не знают насилья», его пансофия плохо согласовывались с идеологией науки Нового времени. Он неоднократно повторяет: основа пансофии – в единстве истины, добра и блага. Вот что пишет он об этих трёх основных метафизических принципах пансофического метода:  они «сами собою представлялись мне коренящимися в некоторых важных, имеющих большое значение обстоятельствах, в первых атрибутах вещей (едином, истинном, добром), так что я иногда останавливался в изумлении, поражённый новизною дела.  Я начинал, исходя из примеров в какой – либо одной отрасли, - и видел, что то же самое имеет место и везде. Поэтому я не осмеливался противиться истине вещей, представляющейся по большей части в виде тройственной тайны; напротив, я скорее был рад схватить такую гармонию священной троичности. И я с наслаждением прослеживал её в остальном, нигде (я в этом твердо уверен) не насилуя вещей, которые как бы самопроизвольно располагались таким образом».

Особенностью и условием такой троичной гармонии было телеологическое восприятие природы. В соответствии с известным тезисом Ф. Бэкона «Физика – это наука, исследующая действующую причину и материю, метафизика – это наука о форме и конечной причине», новая наука, сформировавшаяся в XVI-XVII вв., исключила понятие цели из числа естественнонаучных категорий. «Вопрос «для чего?», - пишет П.П. Гайденко, - был объявлен вне закона; те, кто не освободился от стремления исследовать природу с точки зрения целесообразности и не смог полностью заменить вопрос «зачем?» вопросам «почему?» и «каким образом?» объявлялись приверженцами старых схоластических предрассудков» (3, с. 379). В их ряду для многих современников был и Коменский. Телеологическое восприятие природы сочеталось у него с эсхатологическими ожиданиями, чувством близкого «конца времён», когда вся живая и неживая природа будет перед Богом свидетельствовать о делах человеческих. Она – свидетель соблюдения Божьих законов.

Особенно интересно в этом отношении его сочинение «Clamores Eliae» («Крики Илии») или «Крики последнего века» («Clamores ultimi seculi») (1665-1670) гг., состоящее из трёх частей: «Крики камней» («Clamores lapidum»), «Крики совести», («Clamores conscientiarum») и «Крики Бога и ангелов» («Clamores Dei et angelorum»). Образ «криков» восходит к библейским текстам: «Сказываю вам, что если они умолкнут, камни возопиют» (Лука, 19, 40); также библейский образ – «глас вопиющего в пустыне» Иоанна Крестителя (Матф. 3,3).  Выразительной иллюстрацией такого восприятия природы может быть один из рисунков И. Босха, иллюстрирующий старую народную сентенцию: «Поля имеют глаза, а лес имеет уши, и я услышу, если буду молчать и слушать». Эти слова приобретают особый смысл в предчувствии конца света, когда природа будет свидетельствовать перед Богом о делах человека. Рисунок Босха, творчество которого представляет множество интересных ассоциаций с образами сочинений Коменского, изображает опушку леса, на которой земля смотрит на зрителя широко открытыми глазами, а деревья ( не только стены!) имеют уши. 

 

            Рис. «Лес, который слышит, и поле, которое видит». Рисунок И. Босха.

«Одним из существенных исходных моментов «объективности» науки Нового времени, - пишет Р. Палоуш, - является стремление познать действительность без «субъективных» влияний…, познать, как тот или иной предмет существует «сам по себе», без вмешательства человеческих предрассудков, всех этих человеческих обманчивых «идолов» (Ф. Бэкон). Однако именно такое бытие для Коменского вообще не существует» (7, с. 117). Человек, по мнению Коменского, был призван поддерживать установленный Богом порядок в мире, где живая и неживая природа от светил до червей и насекомых была наполнена символами, необходимыми для «упорядоченного понимания» природы.

Такое представление об «упорядоченном понимании» восходит к трактату Августина “О христианской науке”. Позже на основе этого трактата Алкуин (VIII – IX вв.), организатор и руководитель школы – академии при дворе Карла Великого сформулировал учение о семи ступенях христианской мудрости:

1)  страх перед Богом,

2) благочестие и сострадание к ближним,

3) знание, как  употреблять  это сострадание  и подкреплять его правосудием,

4) мужество, которое дает возможность действовать и защищать свои убеждения,

5)   рассудительность, которая дает возможность уберечься от пороков,

6)  понимание того, как можно  избавиться от зла и осуществить добро,

7)      мудрость, которая представляет собой упорядоченное понимание.

Именно такая мудрость стала основой пансофии Коменского. Воспитание благочестия, мужества и рассудительности было непременным условием формирования «упорядоченного понимания», которое в эпоху Коменского связывалось с исследованием природы, способностью узнавать и понимать её законы.

В телеологическом восприятии природы – начало знаменитого принципа природосообразности Коменского. П. Блонский в связи с этим отмечал, что в XVII в. понятие природы только вырабатывалось на основе натурфилософских представлений, в которых термин «натура» большей частью означает сущность вещи и часто бывает синонимом термина «essentia». «Но в Аристотелевской философии, - заключает он, - учение о сущностях очень тесно примыкает в ярко телеологическому учению о форме: существование вещи состоит в переходе от неопределенной возможности существования к оформленному бытию, вещь стремится развить свою сущность в совершенной полноте. Таким образом, природа или сущность есть как бы задание, которое мы должны развивать, цель, которую мы должны осуществлять. Понятие природы есть понятие цели, и изучать природу значит исследовать цели… Так как у Коменского понятие природы имеет явно телеологический характер и означает собой способности вещи выполнять то, к чему она предназначена, то педагогика, понимаемая как искусство воспитания, основанное на природе, превращается в учение о воспитании, основанное на учении о предназначении человека»  (1, с. 47, 62).

Вот примеры определения природы из «Физики» и «Великой дидактики»: «природа есть врожденная вещам сила, источник самих собой происходящих движений и деятельностей»; «природа есть врожденная всему миру и каждому телу в мире сила действовать и покоиться соответствующим для него образом» (Физика, Прибавление, VI); «Под словом «природа» мы разумеем также всеобщее Божие Провидение, или непрестанное влияние божественной благости, для того, чтобы производить все во всем: именно в каждом отдельном создании то, к чему оно назначено». (Великая дидактика , V 2.). «Достижение счастья в этой и в будущей жизни знанием и верой»  - вот кредо  Коменского, в котором логическое познание мира имеет телеологическую ориентацию, а знание и вера, как отмечает Г. Мельников, «не оппозиционны и не диалогичны друг другу, но составляют синкретическое единство высшего порядка» (6, с. 121).

В заключение разговора о телеологическом понимании природы в учении Коменского необходимо отметить, что традиция связи учения о природе с формированием этики ещё не ушла в прошлое в XVII столетии. В исторической перспективе её заслонили для нас более поздние сциентистские тенденции, однако в контексте истории науки XVII века, в трудах Декарта и Ньютона она проступает вполне отчетливо. «Вся философия, - писал Декарт, - подобна дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие от этого ствола – все прочие науки, сводящиеся к трём главным: медицине, механике и этике. Последнюю я считаю высочайшей и совершеннейшей наукой, которая предполагает полное знание других наук и является последней ступенью к высшей мудрости» (4, т. 1, с. 309). Эта связь физики и этики иногда может уходить на второй план в рассуждениях об истории физики, но принципиально важна в историко-педагогическом исследовании, поскольку природа физических объектов и природа человека – принципиально разные вещи. Рядом с этими двумя измерениями необходимо присутствует третье: теологическое начало знания. Возвращение телеологического восприятия природы в современную науку и современную педагогику, выявление телеологического начала знаменитого принципа природосообразности Коменского – перспективное направление изучения его наследия.

Литература

1. Блонский П. Ян Амос Коменский. М., 1915.

2 . Бэкон Ф. Соч. в 2 т, М., 1971, т. 1, с. 163.

3. Гайденко П. История нововременной философии в её связи с наукой.

4. Декарт Р. Первоначала философии: Соч. в 2-х тт. М., 1989.

5. Коменский Я.А. Единственно необходимое \\ Лабиринт света и рай сердца. М., 2000.

6. Мельников Г.П. Автопортрет ученого XVII века. Ян Амос Коменский в зеркале своих сочинений. \ Материалы работы международного симпозиума «Человек-культура-общество в концепции Яна Амоса Коменского», М., 1997.

7. Палоуш Р. Мир Я.А. Коменского \ Материалы работы международного симпозиума «Человек-культура-общество в концепции Яна Амоса Коменского», М., 1997.