Миронов Данила Андреевич канд. филос. наук.

 

Нравственно-педагогические идеи Н. И. Пирогова в свете преодоления секулярной установки.

 

           

              Русский секуляризм, возникнув в конце XVIII в. под западным влиянием, пустил глубокие корни в русском сознании. «Будучи носителем борьбы против Церкви, секуляризм и на Западе постоянно переходил в своеобразную «новую религию», - в пантеизм, в религиозно-философский имманентизм и даже мистицизм»[1].  В России даже последовательный материализм в работах русских ученых имел тенденцию перерастать в некое универсальное мировоззрение в духе христианства. Преодолевая секулярную установку на почве натурализма и позитивизма, русское мировоззрение возвращается к христианским идеям, но уже в новом ракурсе. Однако сразу следует оговориться, что в данном конкретном исследовании речь не идет ни о каком сектантстве, которое стало приобретать в то время широкое хождение. Секуляризм – понятие сложное и многозначное. Мы понимаем под секуляризмом попытку отхождения от церковно - доктринального мировоззрения и обоснование мировоззрения светского. Сложность и многозначность секуляризма отражается в том, что имеется несколько подходов к изучению данного явления. С одной стороны, можно рассматривать его как смену культурной и общественной парадигмы, с другой – изучать феномен секуляризма «изнутри», исходя из конкретных «носителей» этой идеи. Преодоление секуляризма следует понимать как возврат от светского мировоззрения к мировоззрению религиозному, но в «снятом» виде: лишенному доктринальных, церковных и проч. атрибуций. В контексте данного исследования предпринята попытка проследить путь от секуляризма до его преодоления на конкретном примере.

              Оригинальный вариант такого преодоления нашел свое воплощение в лице Н. И. Пирогова. Хирург, плодовитый ученый, либеральный общественный деятель и  проницательный педагог-гуманист снискал мировую славу еще при жизни. Однако в меньшей степени известно о его философской деятельности. На протяжении последних лет своей жизни, Н. И. Пирогов писал произведение «Вопросы жизни. Дневник врача», которое первоначально не предполагалось для широкой огласки, но получило широкое признание среди врачей уже после его смерти.

              Данная книга представляет собой дневниковые записи ученого, который он делал для себя с целью самопознания, где  последовательно, начиная с юных лет, прослеживает все этапы становления своего мировоззрения. Книга писалась в последние два года жизни и является символическим духовным завещанием, в котором Н. И. Пирогов раскрылся в необычном для себя свете как философ и религиозный мыслитель.

              Мировоззрение Н. И. Пирогова менялось несколько раз в течение жизни. Прожив довольно долгую жизнь, мировоззрение Н. И. Пирогова претерпело несколько изменений от первоначальной стихийной религиозности к последовательному позитивизму и материализму, а от него, через преодоление секулярной установки,  снова к религиозному миросозерцанию, но уже изменившемуся на своеобразное "биоцентрическое" понимание мира. Говоря об эволюции философских взглядов знаменитого врача, следует отметить, что Н. И. Пирогов получил блестящее медицинское образование, пройдя несколько продолжительных стажировок в странах Западной Европы. И хотя он не получил специального философского образования, тем не менее интерес к философским проблемам рано захватил молодого ученого. Воспитанный в традициях тогдашнего естествознания, он постепенно отходит от господствующего мировоззрения испытателей: эмпирического позитивизма и материализма.

              Пирогов критикует эмпирический позитивизм за «отвлеченные факты». Без фантазии, без отвлечения немыслимо научное творчество. Позитивизм, оперируя фактами, тем не менее, суживает границы познания и вырождается в нетерпимое доктринерство. Чистым эмпирикам не дано вырваться за границы очерченного ими "волшебного круга" и проникнуть в тайны природы. Н. И. Пирогову же чрезвычайно интересно "заглянуть за кулисы эмпирической сцены", - он не может и не хочет искоренять в себе это желание.  Никакой опыт, никакие опытные факты не в состоянии нивелировать тайны жизни. «Да как бы глубоко ни проникали внутрь организма опыт и наблюдение внутрь самой натуры им вход запрещен»[2]. Н. И. Пирогов выводит для себя несколько понятий: отвлечение и тайна, - которые представляют для него существенный интерес и позволяют расширить границы, обозначенные позитивизмом. Именно тайна жизни завораживает ум Н. И. Пирогова и является своеобразной точкой отсчета его последующих метафизических построений. "Мы всякий день видим, как родятся дети и животные, как выводятся цыплята из яиц, и мы так привыкли к жизни, что можем думать, будто мы сами даем жизнь другим существам (так думают, пожалуй, и многие); не мудрено поэтому, что жизнь нам кажется вовсе не тайной, а простым, обыденным делом"[3].

              Для него неприемлема жизнь без каждодневного удивления феноменам жизни. "Мы  привыкли с самой колыбели к жизни, и смотрим потому на жизнь и на свет как на обыкновенные, вседневные вещи; это, конечно, наше счастье, хотя легкомысленное и пошленькое счастье"[4]. В дальнейшем своем размышлении Н. И. Пирогов доходит до непосредственной критики эмпиризма. "Чистый опыт" есть нелепость. Психическая жизнь человека представляет собой единое целое, разделение же на мысли и чувства, фантазии и ум и прочее лишь условно. Отсутствие мысли приводит к неизбежному отсутствию чувственного опыта, а за неимением фантазии нет творческой научной мысли. Крайних эмпириков он даже называет худшими из фантазеров. Если глубоко, внимательно и непредвзято изучать действительность, то станет ясно, что никакие опытные открытия не заслоняют от глаз тайны и чуда жизни.

              Критикуя позитивизм, Н. И. Пирогов обосновывает идею, которую,  С. Л. Франк назвал "гносеологическим открытием, и которой он на десятилетия предваряет итоги современной феноменологии"[5]. С. Л. Франк формулирует его так: "ходячий эмпиризм есть сенсуализм". Имеется в виду то, что эмпиризм понимает под непосредственными данными, под очевидным - неустранимый "факт", который в основе своей есть ощущение, тем, что доставляется органами чувств. В то время как Н. И. Пирогов считает, что в основе всех чувственных данных лежат "отвлеченные начала". "Без отвлечения не существует и ни одно умозаключение, как бы оно индуктивно ни было. "Вселенная, жизнь, сила, пространство и время - все это - как бы их назвать? - назову: отвлеченные факты"[6]. Эти отвлечения являются не чувственно-данными, а, напротив, в своей основе несут "неизмеримое и безграничное".

              "Вероятно, наш мозговой ум доходит до всех этих отвлеченных понятий о пространстве, времени и т. п. путем эмпирическим, чрез ощущения наружными чувствами. Но то не эмпиризм, когда мы, всегда и везде видящие и ощущающие границы пространства, начинаем помышлять о безграничном"[7]. Значит, есть некая подмена того, что поднимается под фактом. "Мы роковым образом, неминуемо, не видя и не ощущая неизмеримого и безграничного, признаем фактическое его существование; вот не факт существует также фактически, как и факт; и в существовании безграничного и безмерного мы гораздо более убеждены, чем был Колумб в существовании Америки до ее открытия. Разница только в том, что мы нашу Америку никогда не откроем так, как он свою"[8]. Человек, прежде всего, сталкивается не с единичными фактами, а со сверхпространственной и сверхвременной жизнью, которая уже сама порождает все единичное. Сознание, "наш ум", обучаясь и наблюдая, учится отличать с рациональной точки зрения проявления жизни от простого бытия. Последнее есть сознание и пространства и времени, и, в итоге, "ощущение нашего бытия", которое также есть факт, который, в свою очередь, также не приносится внешними чувствами. "Наш ум, находя в самых разнообразнейших проявлениях жизни свои собственные существеннейшие стремления в неизмеримо высшем размере, не может не признать первобытного и самостоятельного бытия высшего начала, действующего по тем же, как и он сам, законам целесообразности и творчества"[9].

              При этом Н. И. Пирогов строго различает понятия истины и факта. Факт - это то, "что сделано, что совершено", и, в этом смысле, факт должен быть чувственным и  приносится от "внешних впечатлений". Истина же понятие более сложное, чем факт: она проистекает из "внутренних ощущений" и "не требует вовсе чувственной проверки", а основана на знании и "соображении" при участии всех других умственных способностей (памяти, фантазии). "Факт уже тем отличается от истины, что свойства его различны, а неизвестная нам сущность истины всегда одна и та же"[10]. То, что он понимает под "отвлеченными фактами", может быть, не совсем адекватно отражает сути дела, однако назвать их истиной, он не решился.

              Особенную роль в поиске истины Н. И. Пирогов отводит фантазии. Когда не хватает рассудка, в познание истины вовлекается фантазия, при этом соотношение ума, рассудка и фантазии гармонично уравновешено. "Все высокое и прекрасное в нашей жизни, науке и искусстве создано умом с помощью фантазии, и многие - фантазией при помощи ума"[11]. Более того, эта неразлучность ума и фантазии убеждала его в "существовании бесконечного и вечного начала". Это вечное начало, целостное бытие независимо от управляемой им материи.

              Осознав такое направление своей мысли, Н. И. Пирогов окончательно порывает с эмпирическим позитивизмом. "Мне не суждено быть позитивистом; я не в силах приказать моей мысли; не ходи туда, где можно заблудиться"[12]. Надо отдать должное этому аспекту критики позитивизма. Именно мысль о "всеобъемлющем и всепронизывающем единстве целостной жизни", так высоко оцененная С. Л. Франком, легла в основу его гносеологической системы при написании книги "Предмет знания", о чем он восторженно свидетельствует.

              Убедившись, что опытный эмпиризм есть сенсуализм, в своей критике Н. И. Пирогов неизбежно расширяет ее границы и на материалистическое учение. Материалистическое мировоззрение было известно ему очень хорошо, начиная с университетской поры. Лишь спустя почти пятьдесят лет, он смог аргументировать свое неприятие материализма. "Прослужив верой и правдой этому направлению моей науки с лишком 50 лет, я убедился, однако же, что для человека с моим складом ума невозможно оставаться по всем занимающим меня вопросам жизни в этом одном направлении"[13].

              Он начинает с критики атомистического учения. Атомы - это такое же отвлеченное начало, как и предполагаемое им жизненное мировое начало. Зачем же, спрашивает он себя, вводить два отвлечения - не лучше признать, что атомы вещества всегда существовали и были способны ощущать и признавать себя? Признав однажды факт, что нет сознания и мысли без мозга, можно было на этом остановиться. Но нет, "ум впоследствии начал усматривать себя самого не только в себе, но и во всей мировой жизни"[14]. "Главные его проявления - мышление и творчество - согласны с законами целесообразности и причинности, ясно обнаруживаются и во всей мировой жизни без участи мозговой мякоти"[15]. Этим "открытием" Н. И. Пирогов объясняет для себя, почему он не смог "остановиться на атомах". Творчество и мысль, возникнув из природы человека, из его мышления, соприкасаясь с материалом, будь то полотно, холст или мрамор, проникая в грубый материал, образуют как бы "орган", рождающий новую мысль в глазах зрителей. Эту "мировую мысль" и "мировую жизнь" он сравнивает с музыкальным органом, где струны и клавиши приводятся в постоянное колебание извне, и кто-то, прислушиваясь к ним, настраивается в унисон с этой мировой гармонией и так обретает себя, входя во взаимодействие с ней. Очень яркое и образное сравнение, сродни "музыке сфер" Пифагора. При этом понятия жизни, силы, движения и мысли в данном контексте для Н. И. тесно связаны и переплетены в единый образ. Самого же себя он олицетворяет, как "орган мысли мировой жизни, как картины, статуи, здания". Здесь же, несколько мимоходом, высказывается важная мысль о взаимодополнительности и взаимопереходе друг в друга силы и вещества, что впоследствии было фактически доказано наукой в XX веке при исследовании свойств элементарных частиц.

              "Ум", убеждаясь в целесообразности жизненных функций, столкнувшись с таким ходом мысли, должен выбрать: или принять все существующее за иллюзию, которая вне его (ума), или признать существование мира как некоего не-я, так же непреложно, как и собственное бытие. "Чтобы не помешаться и не угодить в дом умалишенных, необходимо принять последнее как непреложную истину, т. е. такую же, как наше собственное ощущение бытия"[16].

              Другим характерным моментом критики Н. И. Пироговым материализма становится понятие "случая". Если признать верность эмпиризма и, на основании безупречных и бесспорных фактов, обосновать, что мозг есть сочетание атомов, которые сложились таким образом случайно, и, соответственно, мировая целесообразность и творчество есть функции этого мозга, то тогда получается двусмысленность. Целесообразность навязана вселенной мозгом, а он сам есть продукт случайного соединение атомов, значит, и мировая мысль, и жизнь должны быть делом случая. Однако с этим положением Н. И. Пирогов согласиться категорически не желает.     

              Телеологизм органической жизни, для него, есть безусловный факт, который вряд ли мог бы оспорить непредвзятый естествоиспытатель. "Весь процесс развития в организме - все целесообразно, везде мысль, план и стремление осуществить, сохранить и поддержать бытие"[17]. Он убедительно обосновывает положение, «что  направляет механические и химические процессы организма к цели, то остается и останется для нас сущим и первобытным, хотя и сокровенным для чувственного представления". Таким образом, он еще раз приходит к убеждению, что сознание и мысль не могут быть продуктом мозга, не имеют в нем коррелята, но являются отражением "немозговой мировой мысли". Мозг представляется ему подобным стеклянной призме, имеющей свойства разлагать луч света и преломлять его (он называет его призмой мирового ума), в то время как  в качестве жизненного начала, известного каждому как "ощущение бытия", выступает свет. Два соображения приводят Н. И. Пирогова к такому представлению: 1). Наличие целесообразности во всей наличной природе, не исключая существ, лишенных мозга. 2). Мысль не является простой "функцией" мозга еще и потому, что широта ее влияния в этом случае была бы непомерно велика. Она должна быть в состоянии не только познавать производящий ее орган, но и исправлять его (как, например, в лечении) и даже разрушать его (когда имеет место сознательное самоубийство). "Могу ли же я легко убедиться в непогрешимости доктрины, увлекающей доктрины, увлекающиеся приверженцы которой готовы, пожалуй, поставить на пьедестал случай, заменив им бога  отвергнув, как лишний хлам, и план, и целесообразность в мироздании? По-моему, это значило бы признать себя какими-то бастардами от случки случая со случайной же природой"[18].

              Еще яснее неудовлетворенность чистым материализмом стала очевидным для Н. И. Пирогова, когда он пришел к мысли о невозможности объяснить понятие жизни с помощью этого учения. Факты, каким бы способом они не доставались сознанию - индуктивным или дедуктивным - не могут объяснить мировую жизнь как целое. Существует дар жизни, который не сводим ни к каким понятиям и навсегда остается непостижимой тайной.

"И оттого, что никто не мог разгадать тебя, чудный дар жизни, неужели мы должны упрекать тебя в нелепой случайности, должны опошлять тебя, играть и не дорожить  тобой! Нас не берет зло, что не хватает силы раскрыть тайну дара, и мы со зла готовы хоть сейчас утверждать, что ни секрета, ни цели тут вовсе нет, что ларчик жизни открывается просто, закрывается также просто - землей"[19].  Чтобы не говорили о неизбежности смерти, жизнь, тем не менее, по мнению Н. И. Пирогова, представляется нам бесконечной в наших глазах и сомнение в этом появляется лишь тогда, когда человека коснется болезнь. Здесь в Н. И. Пирогове говорит опытный врач, участник четырех кавказских войн, прооперировавший сотни людей и  спасший многие жизни. Он позволяет себе, не без смущения перед самим собой, дать высоко художественный образ реальности "мировой жизни". "Я представляю себе, - нет, это не представление, а греза, - и вот мне грезится беспредельный, беспрерывно зыблющийся и текучий океан жизни, бесформенный, вмещающий в себе всю вселенную, проникающий все ее атомы, беспрерывно группирующий их, снова разлагающий сочетания и агрегаты и приспособляющий их к различным целям бытия"[20]. Этот фрагмент оценил В. В. Зеньковский, считая, что  "непроизводность понятия жизни превращает это понятие в одну из основных категорий мысли, - и Пирогов решительно и смело приходит к тому пониманию, которое ныне называют биоцентрическим"[21].

 

              Таким образом, он приходит к мысли о существовании надмирового бытия, высшего начала, которое обозначает как «мировое мышление» и «вселенский разум». Философское миросозерцание Н. И. Пирогова было охарактеризовано С. Л. Франком, с одной стороны, как динамический панпсихизм и, с другой стороны, как объективно-онтологический идеализм, на который указывает мысль Пирогова о погруженности всего чувственного в стихию "немозговой" мировой мысли. Такое мировоззрение склоняется к пантеизму, однако натуралистический пантеизм Пирогов решительно отвергает. Если за основу бытия Пироговым признается творческая сила, тогда представляется две возможности: видеть ее внутри самого мирового бытия, или же - вне мира. В юные годы Пирогов склонялся к первому варианту, однако последующие размышления привели его к отрицанию пантеизма вовсе. "Основать же точку опоры на вселенной - значит строить здание на песке. Главная суть вселенной, несмотря на всю ее беспредельность и вечность, есть проявление творческой мысли и творческого плана в веществе (материи), а вещество подвержено изменению (в составе и виде) и чувственному (научному) расследованию"[22]. На пути отвлеченной мысли Пирогов приходит к осознанию существования  Верховного Разума и Верховной Воли. Философские искания приводят его к вере.

              Религиозные взгляды Н. И. Пирогова также претерпели значительную эволюцию на протяжении жизни. С детских лет он был воспитан в традициях христианской культуры, однако его философские поиски никак не пересекались с христианством. И только в 38 лет он открыл для себя книги Нового завета. После этого события его философские взгляды обрели религиозную почву в лоне духовных ценностей христианства. Некоторое время Пирогов склонялся в своих поисках в пользу деизма: внутренний опыт человека, в ходе развертывания его самосознания при решении главных вопросов жизни, сталкивается с проблемой беспредельности. Найдя точку опоры в творческой силе, он непременно должен выбрать: либо сила простирается вне мира – деизм, либо она внутри мира, – тогда закономерным следствие станет пантеизм. Можно предположить всю вселенную за бога, однако такой вариант будет лишь блужданием между пантеизмом и деизмом, что для Пирогова неприемлемо. Таким образом, он оставляет деизм, чтобы освободить место для религиозного миросозерцания. Границами познания для него становится вера, проистекающая из самосознания. "Вера без самосознания немыслима"[23].

              В основе знания лежит сомнение, в то время как "безусловное доверие к выбранному идеалу - вот начало веры". Вера есть свойство психики человека, способность верить в идеал - отличительная способность человека от животного. "Вера - это чистое отвлечение души"[24]. В каждой человеческой душе она есть как частичка не от мира сего. "Идеал, служащий основанием веры, даже абсурдный, не допуская и тени сомнения, становится выше всякого знания и, помимо его, стремится к достижению истины"[25].  На этом этапе для Н. И. Пирогова в понятии истины важно безусловное сочетание - гармония веры и знания. Вера раскрывается как в радостях,  так и в горестях посредством тишины и восторга, открывая душе «сближение с другим, непременно высшим существом». Пирогов вводит понятие «олицетворения», под которым подразумевает универсальную духовную потребность человеческого духа – способность соединять человека с недостижимым для него абсолютом,  перед чем останавливается ум. Отсюда же проистекает вера в Богочеловека. Идеи "олицетворения" и "богочеловека" являются новаторскими в исследовании Н. И. Пирогова  и оказали огромное влияние на последующую философскую мысль в России. "И нужно сказать, что его метод обосновывать веру в Богочеловека на данных самосознания заслуживает внимания"[26]. Построения В. С. Соловьева и поздних софиологов продолжают тему, начатую Н. И. Пироговым.

              Переходя, собственно, к христианской вере, Н. И. Пирогов рассказывает о своем прежнем увлечении исторической стороной христианства, которое, хотя бесспорно и нуждается в исследовании, требующем научных приемов, тем не менее, не может удовлетворить документально взыскательного исследователя. Учение Христа дошло до наших дней из книг его последователей, и "эти письмена дошли до нас чрез тьму веков, и каких еще веков - язычества, сектантства, варварства, фанатизма!"[27]. А потому для тех, кто ищет мира и утешения, суть не в истории. В отношении же источников исторического христианства, Н. И. Пирогов, выбирая между Ренаном и Штраусом, выбирает последнего.

              Критика исторического христианства складывается у него из нескольких положений. Во-первых, христианство не является для Н. И. Пирогова моралью, поскольку «мораль (от mos - нрав, обычай) зависима от нравов, а нравы меняются со временем. Положительного, неизменного нравственного кодекса всего человечества нет, и он проявится разве, когда будет едино стадо и един пастырь. Но это возможно только в том случае, если пастырем явится богочеловек, а тогда люди обойдутся, пожалуй, и без кодекса»[28]. В учении Христа он видит воплощение идеала богочеловека. Он различает благодать и закон, придерживаясь точки зрения Иоанна: "Закон Моисеем, благодать же и истина Иисусом Христом даны". Можно принимать или не принимать исторические исследования, одно остается главным - "для современного, именно для современного христианина признание божественной натуры спасителя должно быть краеугольным камнем его веры". Во-вторых, Пирогов резко критикует догматизм христианского учения. "Для меня главное в христианстве - это недостижимая высота и освещающая душу чистота идеала веры"[29]. Идеал веры воплощен для Н. И. Пирогова во всеобъемлющей любви и благодати святого духа. "Умиленная молитва" -  лучшее выражение христианской веры - никак не совместима с догматизмом и доктринерством христианской религии. В - третьих, критика внешнего христианства – «казенщины».

              Несмотря на все критические замечания в адрес христианства, Н. И. Пирогов именно в христианстве обрел на склоне лет  тот высокий идеал веры, к которому шел всю жизнь, осуществив всей своей деятельностью своеобразный синтез объективизма и религиозной традиции.