Если строить курс ДНК  крайне просто и в границах темы «христианская или религиозная нравственность», можно взять книгу Клайв Стейплз Льюиса «Просто христианство». Лет 15  назад я использовал эту книгу в курсе «введение в христианство» и убедился, что она подходит. Например, так, как сходу можно набросать, цитируя Льюиса (выделено курсивом) серию уроков для средних или старших классов.

 

Общее название курса

ДОБРО И ЗЛО КАК КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ ВСЕЛЕННОЙ

Часть 1-ая

ЗАКОН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ

 

Урок 1.

Объективность нравственного закона.

 

Эту объективность можно отрицать на словах, но не в действительности.

В сфере нравственности мы встречаемся с особого рода живой истиной нашей жизни,

которая выходит за пределы научного представления о фактической истинности.

Мы сразу же можем понять, что научное знание не исчерпывает познания, более того – оно не достигает нравственной, духовной и религиозной глубины реальности.

Все далее сказанное собрано в одном: знание о том, что ДОЛЖНО существовать,

что хорошо или плохо, прекрасно или безобразно, человечно или бесчеловечно, принципиально выходит за пределы всего существующего (в смысле чистого факта).

Когда мы говорим, что нечто должно или не должно быть,

мы, осознает это или нет, становимся выше всего, что просто ЕСТЬ.

 

Когда люди рассуждают бесстрастно и равнодушно, как это полагается в науке,

обо всем на свете, включая и нравственно-духовные темы, они обманывают себя, вовлекаясь в условную роль ученого, бесстрастного наблюдателя фактов,

роль, которая подменяет их живую душе, их подлинное «я».

На почве слепого увлечения наукой рождается самое глубокое лицемерие людей, которые подменяют свою собственную мысль, отправлением роли ученого, практически полезным, но изначально обездушенным и безнравственным

научным мышлением, его приемами, методиками, техникой мысли.

 

Безнравственность, а вслед этому и безбожие – не просто недомыслие или ошибка, как многие думают или хотят думать, а это, во-первых, лицемерие, -

лукавство человека перед самим собой, предательство им голоса своей совести

и своих сокровенных духовных интересов.

 

Происходит это с момента и на основе отрицания истинности и объективности

за голосом своей совести и за тем, что мы знаем как нравственные требования.

Лицемерие безбожия, нежелания думать о Боге и вечной жизни, разоблачается,

когда человек страдает, вдруг остро ощущает свою вину, встает перед смертью.

Но это проявляется уже и во всякой достаточно сильной заинтересованности, например, - в ссорах:

1.

Как люди ссорятся между собой? Каждый  старается показать: то, что он сделал,

на самом деле не идет вразрез с этим стандартом поведения,

а если все-таки идет, то для этого имеются особые извинительные причины.

 

Фактически выглядит так, что обе стороны имели в виду какого-то рода Закон

или Правило честной игры, или порядочного поведения, или морали,

или чего-то в этом роде, относительно, чего они оба согласны.

И это действительно так. Если бы они не имели в виду этого Закона,

они могли бы, конечно, драться, как дерутся животные,

но не могли бы ссориться и спорить по-человечески.

Ссориться - значит стараться показать, что другой человек не прав.

И в этом старании не было бы смысла, если бы между вами и им

не существовало какого-то рода согласия в том, что такое добро и что такое зло.

2.

когда мыслители древности называли законы добра и зла "законами природы",

 они подразумевали под этим "закон человеческой природы".

Их идея состояла в том, что, как все физические тела подчиняются закону тяготения, как все организмы подчиняются биологическим законам,

так и существо по имени человек имеет свой закон –

с той великой разницей, однако, что физическое тело не может выбирать, подчиняться ли ему закону тяготения или нет, тогда как человек имеет право выбора - подчиняться ли ему закону человеческой природы или нарушать его.

3.

Этот закон назвали "естественным", потому что люди думают,

 что каждый человек знает его инстинктивно и поэтому никого не надо учить ему.

рассматривая человечество в целом, люди полагали,

что человеческая идея о приличном поведении очевидна для каждого,

Если бы нацисты не знали в глубине своего сердца так же хорошо, как и мы с вами,

что им следовало подчиняться голосу добра, если бы они не имели представления о том, что мы называем добром, то, хотя нам и пришлось бы воевать против них,

мы смогли бы их винить в содеянном ими зле не более, чем в цвете их волос.

 

Урок 2.

Обычные возражения и ответ на них.

 

Поскольку человек в глубине души знает нравственный Закон[1],

он также не может не знать, что он нарушает его,

что его утверждения о необъективности, неистинного этого Закона,

есть основание для самооправдания в непослушании Закона.  

Приходится, продолжая обманывать себя, находить различные «аргументы»

в защиту своего мнения о необъективности, неистинности Закона,

и выдвигать одно возражение за другим против свидетельства о его истинности.

Основные, типичные эти возражения опровергает, разоблачает Льюис:

1.

по мнению некоторых людей, закон порядочного поведения, знакомый всем нам,

не имеет под собой твердого основания, потому что в разные века

 различные цивилизации придерживались совершенно несхожих взглядов на мораль.

Но это неверно. Различия между взглядами на мораль действительно существовали,

но они всегда касались лишь частностей.

 

Представьте себе страну, где восхищаются людьми, которые убегают с поля битвы,

или где человек гордится тем, что обманул всех, кто проявил к нему истинную доброту. Вы с таким же успехом можете представить себе страну, где дважды два будет пять.

 

Люди расходились во взглядах на то, по отношению к кому

не следует быть эгоистичным, - только ли к членам своей семьи,

или к тем, кто живет вокруг, или вообще ко всем людям.

Однако они всегда были согласны в том,

что не следует ставить на первое место самого себя.

Эгоизм никогда и нигде не считался похвальным качеством.[2]

2.

Здесь только еще раз подтверждается лукавая двусмысленность попыток

отрицать объективную истинность нравственного Закона:

 

Однако самое замечательное состоит в следующем.

Когда бы вам ни встретился человек, утверждающий,

 что он не верит в реальность добра и зла,

уже в следующий момент вы увидите,

как этот же человек сам возвращается к отвергнутым им принципам.

Он может нарушить обещание, данное вам,

но если вы попробуете нарушить обещание, данное ему,

то не успеете вы и слово вымолвить, как он станет жаловаться: «Это несправедливо».

3.

мы вынуждены верить в подлинное существование добра и зла.

Временами люди могут ошибаться в определении их,

как ошибаются, скажем, при сложении чисел,

но понятие о добре и зле не в большей мере зависит от чьего-то вкуса и мнения,

чем таблица умножения.

 

Льюис предупреждает о важных выводах, которые последует из сказанного.

Но пока - это краткое отступление, подтверждающее объективность Закона –

мы вынуждены будем его признавать и тогда,

когда это обернется для нас крайне опасной и горькой истиной.

А наши возражения против Закона выражают особенное желание оправдаться.

Но после этого замечания Льюис далее продолжает опровергать возражения:

А теперь, если вы согласны со мной в этом пункте, мы перейдем к следующему.

Он состоит в том, что никто из нас по-настоящему не следует закону природы.

Мы верим в порядочность настолько глубоко –

мы испытываем на себе такое сильное давление этого закона или правила,-

 что не в состоянии вынести того факта, что нарушаем его, и в результате

пытаемся списать свою ответственность за нарушение… на что-то другое.

(конец отступления)

4.

Убедительное остроумное замечание наводит на мысль, что, в конечном счете,

наши возражения против объективности Закона -  самооправдание чувства вины:

Вы заметили, что мы подыскиваем объяснения только нашему плохому поведению? Только наше плохое поведение мы объясняем тем,

что были усталыми, или обеспокоенными, или голодными.

Свое хорошее поведение мы не объясняем внешними причинами:

мы ставим его исключительно в заслугу себе.

В итоге, в самом общем и бесспорном виде:

Итак, я хочу обратить ваше внимание на два пункта.

Первое: человеческие существа во всех частях земного шара разделяют

любопытную идею о том, что они должны вести себя определенным образом.

Они не могут отделаться от этой идеи.

 

Второе: в действительности, они не ведут себя таким образом.

Они знают естественный закон, и они нарушают его.

На этих двух фактах основано наше понимание самих себя

 и той Вселенной, в которой мы живем.

Если это фундамент, то прежде, чем идти дальше, лучше остановиться и укрепить его

(«Второе» будет рассмотрено подробнее через некоторое время).

 

Урок 3.

Дальнейшие возражения и ответ на них.

(У Льюиса – это Глава 2-ая «Несколько возражений»)

1.

"Не является ли то, что Вы называете моральным законом,

просто нашим стадным инстинктом,

и не развился ли он так же, как все наши другие инстинкты?"

 

Конечно, иногда мы испытываем сильное желание помочь другому человеку, и нет сомнений в том, что такое желание возникает в нас благодаря стадному инстинкту.

Но почувствовать желание помочь совсем не то же самое, что чувствовать:

ты должен помочь, хочешь этого или нет.

Предположим, вы слышите крик о помощи от человека, находящегося в опасности.

Вы, возможно, почувствуете при этом два желания:

одно - помочь ему (в силу своего стадного инстинкта) и другое желание –

держаться подальше от опасности (в силу инстинкта самосохранения).

Однако в дополнение к этим двум импульсам вы обнаружите в себе третий,

который говорит вам, что вы должны следовать тому импульсу,

который толкает вас помочь, и должны подавить в себе желание убежать.

 Это побуждение, которое судит между двумя инстинктами, которое решает,

какому инстинкту надо следовать, а какой подавишь,

само не может быть ни одним из них. …

2.

Еще  указание, что нравственный закон - это не просто один из наших инстинктов. Если два инстинкта находятся в противоречии друг с другом

и в разуме нашем нет ничего, кроме них,

 то, вполне очевидно, победил бы тот инстинкт, который сильнее.

Однако в те моменты, когда мы особенно остро ощущаем воздействие этого закона,

он подсказывает нам следовать тому из двух импульсов, который, наоборот, слабее.

Вы, вероятно, гораздо больше хотите не рисковать собственной безопасностью,

чем помочь человеку, который тонет;

но нравственный закон, тем не менее, побуждает вас помочь тонущему.

3.

На этот вопрос можно взглянуть с третьей стороны.

Если бы нравственный закон был одним из наших инстинктов,

мы могли бы указать на определенный импульс внутри нас,

который всегда был бы в согласии с правилом порядочного поведения.

Но мы не находим в себе такого импульса. Среди всех наших импульсов нет ни одного, который нравственный закон никогда не имел бы оснований подавлять,

 и ни одного, который ему никогда не приходилось бы стимулировать.

Строго говоря, нет таких понятий, как хорошие и плохие импульсы.

4.

Понимания Закона как простого импульса крайне опасно:

Самая опасная вещь, на которую способен человек, - это избрать какой-то

из присущих ему природных импульсов и следовать ему всегда, любой ценой.

Нет у нас ни одного инстинкта, который не превратил бы нас в дьяволов,

если бы мы стали следовать ему как некоему абсолютному ориентиру.

 

Вы можете подумать, что инстинкт любви ко всему человечеству всегда безопасен.

И ошибетесь. Стоит вам пренебречь справедливостью, как окажется, что вы нарушаете договоры и даете ложные показания в суде "в интересах человечества", а это в конце концов приведет к тому, что вы станете жестоким и вероломным человеком.

5.

"Может быть, то, что Вы называете нравственным законом,

на самом деле - общественное соглашение,

которое становится нашим достоянием благодаря полученному образованию?"

Я думаю, подобный вопрос возникает из-за неверного понимания некоторых вещей.

Люди, задающие его, исходят из того,

что если мы научились чему-то от родителей или учителей,

то это "что-то"- непременно человеческое изобретение. Однако это совсем не так.

 

Все мы учим в школе таблицу умножения.

Ребенок, который вырос один на заброшенном острове, не будет знать этой таблицы. Но из этого не следует, что таблица умножения - лишь человеческое соглашение,

 изобретенное людьми, что они могли бы изобрести и на иной лад, если бы захотели.

Я полностью согласен, что мы учимся правилу порядочного поведения от родителей, учителей, друзей и из книг, точно так же как мы учимся всему другому.

Однако только часть этих вещей, которым мы учимся, просто условные соглашения,

 и они действительно могли бы быть изменены;

например, нас учат держаться правой стороны дороги,

но мы с таким же успехом могли бы пользоваться правилом левостороннего движения. Иное дело - такие правила, как математические. Их изменить нельзя,

потому что это реальные, объективно существующие истины.

Вопрос в том, к какой категории правил относится естественный закон.

6.

Существуют две причины, говорящие за то,

что он принадлежит к той же категории, что и таблица умножения.

 

Первая, как я сказал в первой главе, заключается в том, что,

 несмотря на различный подход к вопросам морали в разных странах и в разные времена, эти различия несущественны. Они совсем не так велики, как некоторые представляют. Всегда и везде представления о морали исходили из одного и того же закона.

Между тем простые (или условные) соглашения, подобные правилам

уличного движения или покрою одежды, могут отличаться друг от друга безгранично.

 

Вторая причина состоит в следующем.

Когда вы думаете об этих различиях в нравственных представлениях разных народов,

нам приходит в голову, что мораль одного народа, лучше (хуже) морали другого народа? Не способствовали ли бы ее улучшению некоторые изменения?

Если нет, тогда, конечно, не могло быть никакого прогресса морали.

Ведь прогресс означает не просто изменения, а изменения к лучшему.

Если ни один из кодексов морали не вернее или лучше другого, то нет смысла предпочитать мораль цивилизованного общества морали дикарей

или мораль христиан морали нацистов.

в тот самый момент, когда вы заявляете, что один моральный кодекс лучше другого,

вы мысленно прилагаете к ним некий стандарт и делаете вывод,

что вот этот кодекс более соответствует ему, чем тот.

Однако стандарт, который служит вам мерилом двух каких-то вещей,

 сам должен отличаться от них обеих.

7.

Пример того, как вопрос о фактах подменяют вопросом о нравственном Законе.

"Триста лет тому назад в Англии убивали ведьм. Было ли это проявлением того,

 что Вы называете естественным законом, или законом правильного поведения?"

Но ведь мы не убиваем ведьм сегодня потому, что мы не верим в их существование.

Если бы мы верил, что вокруг нас существуют люди, продавшие душу дьяволу и получившие от него взамен сверхъестественную силу, которую они используют для того, чтобы убивать своих соседей, или сводить их с ума, или вызывать плохую погоду, -мы все безусловно согласились бы, что, если кто-нибудь вообще заслуживает смертной казни, так это они, эти нечестивые предатели.

В данном случае нет различия в моральных принципах:

 разница заключается только во взгляде на факт…  

То обстоятельство, что мы не верим в ведьм,

возможно, свидетельствует о большом прогрессе в области человеческого знания,

но прекращение судов над ведьмами, в существование которых мы перестали верить,

 нельзя рассматривать как прогресс в области морали.

Вы не называли бы человека, который перестал расставлять мышеловки, гуманным,

если бы знали: он просто убедился, что в его доме нет мышей.

 

Урок 4.

«РЕАЛЬНОСТЬ ЗАКОНА»

По-разному разъясняется основное: должное – за пределами, выше фактического.

Должное относится к человеку, который больше и выше всего остального в мире.

1.

Законы природы, применительно к камням и деревьям,

 лишь констатируют то, что в природе фактически происходит.

Но когда вы обращаетесь к естественному закону, к закону порядочного поведения,

вы сталкиваетесь с чем-то совсем иным. Этот закон, безусловно, не означает

"того, что человеческие существа действительно делают",

потому что, как я говорил раньше, многие из нас не подчиняются этому закону

 и ни один из нас не подчиняется ему полностью.

Закон тяготения говорит вам, что сделает[3] камень, если его уронить;

закон же нравственный говорит о том,

что человеческие существа должны делать и чего не должны.

Иными словами, когда вы имеете дело с людьми, то, помимо простых фактов, подлежащих констатации, вы сталкиваетесь с чем-то еще,

 с какой-то привходящей движущей силой, стоящей над фактами.

Перед вами факты (люди ведут себя так-то).

Но перед вами и нечто еще (им следовало бы вести себя так-то).

Во всем, что касается остальной Вселенной (помимо человека),

нет необходимости ни в чем другом, кроме фактов.

2.

Опять речь о том, что люди стараются уйти от истинного объяснения Закона, но теперь речь не только о лукавстве, но и о трудности объяснения причины Закона.

 

Все это настолько странно, что люди стараются объяснить это так или иначе. Например, мы можем придумать такое объяснение:

когда вы заявляете, что человек не должен вести себя так, как он себя ведет,

вы подразумеваете то же самое, что в случае с камнем,

когда говорите, что у него неправильная форма,

 а именно, что поведение этого человека причиняет вам неудобство.

Однако такое объяснение было бы совершенно неверным.

Человек, занявший угловое сиденье в поезде потому, что он пришел туда первым,

 и человек, который проскользнул на это угловое место, сняв с него ваш портфель,

когда вы повернулись к нему спиной, причинили вам одинаковое неудобство.

Но второго вы обвиняете, а первого - нет.

Я не сержусь - может быть, лишь несколько мгновений, пока не успокоюсь,-

когда какой-нибудь человек случайно подставит мне ножку.

Но прихожу в негодование, когда кто-то хочет подставить мне ножку умышленно, даже если это ему не удается.

Между тем первый доставил мне неприятное мгновение, а второй - нет.

3.

Серьезная мысль, главным образом, обязывает к ответственности за обоснование –

умения различать, что чем обосновывается.

Лукавство в сочетании со слабостью мысли легко обосновывает себя ложно –

уже сразу кладет в основание вывода то, что хочет вывести.

В логике такая ошибка называется «предвосхищение основания», petitio principii

 

Некоторые люди говорят, что, хотя порядочное поведение

 не обязательно приносит выгоду данному человеку в данный момент,

оно, в конечном счете, приносит выгоду человечеству в целом.

И что, следовательно, ничего загадочного в этом нет.

Люди, в конце концов, обладают здравым смыслом.

Они понимают, что могут быть счастливыми или чувствовать себя в  безопасности лишь в таком обществе, где каждый ведет честную игру.

Именно поэтому они и стараются вести себя порядочно.

 

Не вызывает, конечно, сомнения, что секрет безопасности и счастья

лишь в честном, справедливом и доброжелательном отношении друг к другу

со стороны как отдельных людей и групп, так и целых народов.

Это одна из наиважнейших в мире истин.

И тем не менее мы обнаруживаем в ней слабое место,

когда пытаемся объяснить ею свой подход к проблеме добра и зла.

 

Если мы, спрашивая: "Почему я не должен быть эгоистом?", получаем ответ:

"Потому что это хорошо для общества", то за этим может возникнуть новый вопрос: "Почему я должен думать о том, что хорошо для общества,

 если это не приносит никакой пользы мне лично?"

Но на этот вопрос возможен лишь один ответ:

"Потому что ты не должен быть эгоистом".

Как видите, мы пришли к тому же, с чего начали.

 

Мы лишь констатируем то, что является истиной.

Если бы человек спросил вас, ради чего играют в футбол,

то ответ "для того, чтобы забивать голы" едва ли был бы удачным.

Ибо в забивании голов и состоит сама игра, а не ее причина.

Ваш ответ просто означал бы, что "футбол есть футбол",

и это, безусловно, верно, но стоит ли говорить об том?

 

Точно так же, если человек спрашивает, какой смысл вести себя порядочно, бессмысленно отвечать ему: "Для того, чтобы принести пользу обществу".

Так как стараться "принести пользу обществу",

иными словами, не быть эгоистом, себялюбцем

(потому что общество, в конечном итоге, означает "других людей"),

это и значит быть порядочным, бескорыстным человеком.

4.

Снова утверждается основное: должное больше фактического,

но Льюис отмечает также неустранимость этой истины из нашего сознания.

Можно только лукаво обманывать себя – мы не вольны отвергнуть Закон[4]

Нам дано откуда-то не от нас, и не от фактов мира знание Закона.

Размышление над Законом приводят к мысли о Господине над нами и миром.

 

Нравственный закон, или естественный закон,

не просто констатирует факт человеческого поведения, подобно тому, как

закон тяготения констатирует факт поведения тяжелых объектов при падении.

С другой стороны, этот естественный закон и не просто выдумка,

потому что мы не можем забыть о нем.

А если бы мы о нем забыли, то большая часть из того,

что мы говорим и думаем о людях, обратилась бы в бессмыслицу.[5]

И это не просто заявление о том,

как хотелось бы нам, чтобы другие вели себя ради нашего удобства.

Потому что так называемое плохое или нечестное поведение  не всегда соответствует поведению, неудобному для нас. Иногда оно, наоборот, нам удобно.

 Следовательно, это правило добра и зла, или естественный закон, как бы мы ни назвали, должно быть  реальностью, чем-то, что объективно существует, независимо от нас…

 

Однако это правило, или закон, не объективный факт в обычном смысле слова,

 такой, как, например, факт нашего поведения.

И это наводит нас на мысль о некоей иной реальности, о том, что…

 за обычными фактами человеческого поведения скрывается нечто…

 царящее над ними, некий закон, которого никто из нас не составлял

и который, тем не менее, воздействует на каждого из нас.

 

Урок 5

«ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ЗА ЗАКОНОМ»

Подводя итог сказанному, и желая в полной мере утвердить значение Закона, Льюис касается известной теологам философской проблемы полноты СМЫСЛА Закона, сравнительно с физическими законами, которые «не более чем оборот речи».

Последнее - передержка, но верно, что какими они изучаются в нашей науке, физические законы скрывают своего Законодателя

и, представая перед нами в этой своей анонимности, скрывают от нас своей смысл.

Важно для богословия отметить редкую, но меткую «божественную релятивность» физических Законов, в порядке чуда изменяемых по Воле Божьей. [6]

 

 

1.

Давайте подведем итог тому, что мы выяснили на данный момент.

В случае с камнями, деревьями и подобными им вещами

так называемый закон природы - не более чем оборот речи.

Говоря, что природа подчиняется определенным законам,

 вы лишь подразумеваете, что она ведет или проявляет себя определенным образом.

Так называемые законы не могут быть законами в полном смысле этого слова,

то есть чем-то, стоящим над явлениями природы, которые мы наблюдаем.

Но в случае с человеком дело обстоит иначе.

Закон человеческой природы или закон добра и зла должен быть чем-то таким,

что стоит над фактами человеческого поведения.

И в этом случае, помимо фактов, мы имеем дело с чем-то еще - с законом,

который мы не изобретали, но которому, мы знаем, мы должны следовать.

 

Что говорит нам это открытие о Вселенной, в которой мы живем?

2.

С того момента, когда люди научились мыслить, они стали задумываться о том,

что представляет из себя Вселенная и как она произошла.

В самых общих чертах на этот счет существуют две точки зрения.

 

Первая - это так называемая материалистическая точка зрения.

Люди, которые разделяют ее, считают, что материя и пространство

просто существуют, они существовали всегда и никто не знает почему;

что материя, которая ведет себя определенным, раз и навсегда установленным образом, случайно ухитрилась произвести такие создания, как мы с вами, способные думать.

По какому-то счастливому случаю, вероятность которого ничтожно мала,

что-то ударило по нашему солнцу, и от него отделились планеты,

и в силу другой такой же случайности, вероятность которой не выше,

 на одной из этих планет возникли химические элементы, необходимые для жизни,

плюс необходимая температура, и т.обр. часть материи на этой планете ожила,

 а затем, пройдя через длинную серию случайностей,

живые существа развились в такие высокоорганизованные, как мы с вами.

 

Вторая точка зрения - религиозная. Согласно ей,

источник происхождения видимой Вселенной следует искать в каком-то разуме...

Этот разум обладает сознанием, имеет свои цели

и отдает предпочтение одним вещам перед другими.

С религиозной точки зрения именно этот разум и создал Вселенную,

частично ради каких-то целей, о которых мы не знаем,

а частично и для того, чтобы произвести существа, подобные себе самому,

я имею в виду - наделенные, подобно ему Разуму, разумом.

 

Пожалуйста, не подумайте, что одна из этих точек зрения бытовала давным-давно,

 а другая постепенно вытеснила ее.

Всюду, где когда-либо жили мыслящие люди, существовали они обе.

3.

Нельзя установить, какая из этих двух теорий правильна с научной точки зрения…  вовсе не вопрос науки: почему все объекты, которые изучает наука, существуют вообще

и стоит ли за этими объектами нечто совершенно от них отличное?

Если за всей обозреваемой нами действительностью "нечто" существует, то оно либо останется неизвестным для людей, либо даст им знать о себе каким-то особым путем. Заявления же о том, что это "нечто" существует, либо, наоборот, не существует,

в компетенцию науки не входят. Настоящие ученые обычно таких заявлений не делают. Чаще с ними выступают журналисты и авторы популярных романов,

нахватавшиеся непроверенных научных данных из учебников.

 

В конечном счете, простой здравый смысл говорит нам:

предположим, когда-нибудь наука станет настолько совершенной,

что постигнет каждую частицу Вселенной; но и тогда, как и теперь, не ясно ли, что

на вопросы "Почему существует Вселенная?", "Почему она ведет себя так, а не иначе?" и "Есть ли какой-нибудь смысл в ее существовании?", ответа не будет.

4.

Положение было бы совершенно безнадежным, если бы не одно обстоятельство.

Во Вселенной есть одно существо, о котором мы знаем больше,

чем могли бы узнать о нем только благодаря наблюдениям извне. Это существо - человек. Мы не просто наблюдаем за людьми, мы сами - люди.

В данном случае мы располагаем так называемой внутренней информацией.

И благодаря этому нам известно,

что люди чувствуют себя подвластными какому-то моральному закону,

которого они не устанавливали, но о котором не могут забыть, как бы ни старались, и которому, они знают, следует подчиняться.

 

Обратите внимание вот на что: всякий, кто стал бы изучать человека со стороны,

как мы изучаем электричество или капусту,

не зная нашего языка и не имея возможности получить от нас внутреннюю информацию, - из простого наблюдения за нашим поведением

никогда не пришел бы к выводу, что у нас есть нравственный закон.

Да и как он мог бы прийти к нему? Ведь его наблюдения показывали бы ему только то, что мы делаем, а нравственный закон говорит о том, что мы должны делать.

Точно так же если бы что-то скрывалось или стояло

за доступными нашему наблюдению фактами в случае с камнями или погодой,

то мы, наблюдая их со стороны, и надеяться не могли бы обнаружить это "что-то".

5.

Вопрос, таким образом, переходит в другую плоскость.

Мы хотим знать, стала ли Вселенная тем, что она есть,

случайно, сама по себе, без какой бы то ни было причины,

или за этим стоит какая-то сила, которая делает Вселенную именно такой.

 Поскольку эта сила, если она существует,

не может быть одним из наблюдаемых фактов,

но является реальностью, которая эти факты создает,

простое наблюдение за ними ее не обнаружит.

Только одно единственное явление наводит на мысль о существовании "чего-то",

помимо наблюдаемых фактов, и это явление - мы сами.

Лишь в нашем собственном случае мы видим: это "что-то" существует.

 

Льюис находит остроумный и увлекательный аргумент:

Давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны.

Если бы за пределами Вселенной существовала какая-то контролирующая сила,

она не могла бы показать себя нам в виде одного из внутренних элементов Вселенной.

 Так архитектор, по проекту которого сооружен дом,

не мог бы быть стеной, лестницей или камином в этом доме.

Единственное, на что мы могли бы надеяться, это то, что сила эта

проявит себя внутри нас в форме определенного влияния или приказа,

стараясь направить наше поведение в определенное русло.

Но именно такое влияние мы и находим внутри себя.

Не правда ли, такое открытие должно было бы пробудить наши подозрения? Единственный случай, когда мы могли бы надеяться на получение ответа,

дает нам ответ положительный;

а в других случаях, где мы не получаем ответа, мы видим, почему не можем его получить.

6.

Разъяснение о характере предшествующей речи в ее отношении к христианской вере

Я и на сто километров не подошел к Богу, как учит о Нем  христианская теология. Все, что я выразил до сих пор, сводится к следующему:

существует нечто, руководящее Вселенной и проявляющееся во мне в виде закона, который побуждает творить добро и испытывать угрызения совести за содеянное зло. Следует предположить, что эта сила скорее подобна разуму, чем чему-нибудь иному, ибо, в конечном счете, единственное, что мы знаем помимо разума, - это материя. Но едва ли можно вообразить себе кусок материи, дающий указания.

Впрочем, вряд ли эта сила точно соответствует разуму в нашем понимании; пожалуй, еще меньше соответствует она человеческой личности.

 

Урок 6

« У НАС ЕСТЬ ОСНОВАНИЕ ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА»

Переход к теме ответственности за неисполнение Закона

и вместе с этим (случайно ли это совпадение) - к вопросу о Законодателе.

Закон – Нечто, а Законодатель – Некто. Мы переходит от Закона в сферу религии,

к вопрос о Личности Законодателя, о Боге.[7]

1.

Если вы задумаетесь над современным состоянием мира,

вам станет совершенно ясно, что человечество совершает великую ошибку.

Мы все - на неверном пути.

Однако Льюис тот час оговаривается:

Второе: заметьте, что мои рассуждения - еще не религиозное "нравоучение".

Мы еще далеки от Бога какой-либо конкретной религии, тем более - христианской.

Мы лишь подошли к кому-то или чему-то, что стоит за моральным законом.

Мы не прибегаем пока ни к Библии, ни к тому, о чем говорится в Церкви;

мы стараемся понять, не можем ли мы узнать своими собственными силами

что-либо об этом таинственном "Некто".[8]

И тут я со всей откровенностью хочу сказать:

то, что мы обнаруживаем, действует на нас, как шок.

Два факта свидетельствуют об этом "Некто".

Льюис уже уверенно говорит именно о Некто, и как о Боге.[9]

2.

Первый - созданная Им Вселенная.

Если бы Вселенная была единственным свидетельством о Нем,

то из наблюдения за ней мы должны были бы сделать вывод, что Он, этот

загадочный "Некто" - великий художник (потому что Вселенная воистину прекрасна). Но в то же время мы вынуждены были бы признать,

что Он безжалостен и враждебен к людям

(потому что Вселенная - очень опасное место, внушающее неподдельный ужас).

3.

Второй факт, указывающий на Его существование, -

 это нравственный закон, который Он вложил в наш разум.

И это второе свидетельство более ценно, нежели первое,

 поскольку оно дает нам информацию внутреннего характера.

Из нравственного закона вы больше узнаете о Боге, чем из наблюдения за Вселенной, точно так же как вы больше узнаете о человеке,

слушая, как и что он говорит, нежели созерцая построенный им дом.

 

На основании этого второго факта мы делаем заключение,

что Существо, пребывающее за видимой Вселенной,

горячо заинтересовано в правильном поведении людей, в их "честной игре",

 в бескорыстии их, храбрости, искренней вере, честности и правдивости.

В свете этого нам приходится согласиться

с утверждением христианства и некоторых других религий, что Бог добр.

Но не будем спешить. Нравственный закон не дает нам никаких оснований считать, что Бог добр в том смысле, что Он снисходителен, мягок, благожелателен.[10]

В нравственном законе не чувствуется никакой снисходительности. Он тверд как алмаз. Он приказывает идти прямыми путями и, кажется, вовсе не заботится о том, насколько болезненно, опасно или трудно следовать этому приказу.

Если Бог таков же, как этот нравственный закон, то Он едва ли мягок.

4.

На данном этапе нам нет смысла говорить, что под "добрым" Богом мы понимаем такого Бога, который способен прощать. Ведь прощать способна только личность. Но мы еще не вправе утверждать, что Бог - личность. Пока мы пришли к заключению, что сила, которая скрывается за нравственным законом,

скорее похожа на разум, чем на что-то другое.

Но это еще не значит, что эта сила должна быть личностью.

Если это просто безличный, бесчувственный разум,

то, вероятно, нет смысла просить его о помощи или о поблажке, как не имело бы смысла просить таблицу умножения простить вас за неправильный счет.[11]

5.

И бесполезно говорить, что если Бог таков, если Он - безличное абсолютное добро,

 то Он вам не нравится, и вы не собираетесь обращать на Него внимания.

Бесполезно это, потому что одна часть вас самого стоит на стороне этого Бога

и искренне соглашается с Его осуждением

человеческой жестокости, жадности, бесчестности и корысти.

.

Вы, быть может, хотели бы, чтобы Он был снисходительнее на этот раз.

Но в глубине души вы сознаете, что, если сила, стоящая за Вселенной,

не будет безоговорочно обличать недостойное поведение, она перестанет быть добром. С другой стороны, мы знаем: если существует абсолютное добро,

оно должно ненавидеть большую часть того, что мы с вами делаем.[12]

 

Урок 7

Льюис продолжает форсировать переход от Закона к религии.[13]

1.

Вот в каком ужасном, безвыходном положении оказываемся мы с вами.

Если Вселенной не правит абсолютное добро,

то все наши усилия, в конечном счете, напрасны.

 Если же абсолютное добро все-таки правит Вселенной,

то мы ежедневно бросаем ему враждебный вызов,

и не похоже на то, чтобы завтра мы стали сколько-нибудь лучше, чем сегодня.

Таким образом, и в этом случае наша ситуация безнадежна.

Мы не можем жить без этого добра, и не можем жить в согласии с ним.

2.

Бог - наше единственное утешение, и ничто не вызывает в нас большего ужаса, чем Он: в Нем мы сильнее всего нуждаемся и от Него же больше всего хотим спрятаться.

Он - наш единственный возможный союзник, а мы сделали себя Его врагами.

Послушать некоторых - встреча лицом к лицу с абсолютным добром - одно удовольствие Им следовало бы хорошенько задуматься; они все еще играют в религию.

Надмирная доброта несет с собой либо великое облегчение,

либо - величайшую опасность, в зависимости от того, как вы ей отвечаете.

А мы с вами отвечаем неправильно.

3.

С верной решительностью говорится о фундаментальности покаяния.

Но достаточно ли разъяснено о том, что такое грех, тем более – «первородный»?

Теперь я подошел к 3-му  пункту.  Разговор о христианстве лишен смысла для людей,

не познакомившихся предварительно с фактами, которые я описал выше.

Христианство призывает людей покаяться, чтобы получить прощение.

Ему нечего (насколько мне известно) сказать тем людям,

 которые не знают за собой ничего такого, в чем следует покаяться,

и которые не чувствуют, что нуждаются в прощении.[14]

Только после того, как вы осознаете,

что нравственный закон действительно существует,

как существует и сила, стоящая за ним,

и что вы нарушили этот закон и повели себя неверно в отношении этой силы, -

 только тогда, и ни секундой раньше, христианство станет обретать для вас смысл.[15]

Далее Льюис говорит об очень глубоких вещах, но, как ему приходится признать,

их можно разъяснить уже только верующему.

Сейчас, все, что он говорит, он говорит наперед, авансом:

Когда вы осознаете всю безысходность вашего положения,

вы начнете понимать, о чем говорят христиане,

потому что они предлагают объяснение нашим обстоятельствам:

как это случилось, что мы одновременно ненавидим добро и любим его.

Они предлагают объяснение того, каким образом

Бог может быть безличным разумом, стоящим за нравственным законом,

и в то же самое время Личностью.

Они говорят вам, как невыполнимые для нас требования закона были выполнены за пас, как Бог Сам стал человеком, чтобы спасти человека от Божьего осуждения.[16]

5.

христианская религия, в конечном счете - источник несказанного утешения.

Но начинается она не с утешения.

Она начинается с тревоги и смятения, которые я описал выше,

и не имела бы смысла попытка прийти к этому утешению, минуя стадию тревоги.[17]